Зелёный сладкий виноград
Вот. На этой остановке я выхожу. Выхожу и все тут.
Неудобно писать на ходу. Но сидя дома писать не хочется. Не хочется не только писать, но и вообще сидеть дома, ведь когда я не работаю, то почти всегда сижу дома.
Из-за этого скучно. Очень часто становится скучно, но не только из-за этого. Становится скучно вообще, хотя для скуки на самом деле множество причин, например, нет такого места, куда хотелось бы пойти. Вообще нет желания выходить, потому что неинтересно куда-то ходить просто так. Нужен смысл. Раньше смысл был виден, теперь я его придумываю.
Смысл не та вещь, которая появляется просто так. У смысла есть причина. Смысл можно придумать, а причину нельзя.
Этого нельзя сделать из-за того, что причина рациональна, а в придумывании смысла я не рационален.
Я люблю зелёный сладкий виноград без косточек. В косточках причина винограда. Зелёный сладкий виноград кто-то придумал.
Интересно, что у англичан слово «sense» обозначает подряд: чувство, ощущение, смысл, значение.
И ещё интересно, что мы говорим: «Я чувствую себя лучше», а они: «I feel better» - «Я чувствую лучше».
09.09.2002
Марсианин с простуженным сердцем
Случайностей не бывает. Фамилия человека, написавшего книгу о Радиохед – Хейл, Джонатан Хейл (Jonathan Hale. From a great height, 1999), в русской транскрипции перекликается с названием кометы, которая несколько лет назад близко приблизилась к Земле, - кометой Хейла-Боппа. Приблизилась и… полетела себе дальше. И все мы сказали: «Пронесло...», зная, что никто ничего катастрофического и не ожидал. Слицемерили, в общем. А вот если ещё одна комета? А если взаправду самое худшее? Что дальше? Нет, в самом деле, кроме шуток, завтра – всё. Всё всё, и все всё. Так и видится вывеска типа: «Частная вечеринка в честь конца света. Вход по приглашениям». Но это не смешно, потому вечеринка уже началась. Почти что не смешно.
Может быть, всё как раз наоборот. Человечество движется к самой светлой и стабильной фазе своего существования, после которой вопреки законам диалектики наступит не фаза упадка, а отсутствие всякой фазы – станет известным секрет вечной молодости и проблема фаз, этапов, эпох и проблема четвертого измерения в связи с этим исчезнет. И наше время перестанут называть эрой водолея, а люди при знакомстве перестанут говорить: «- Я крыса. – А я свинья. – Очень приятно». И всё будет хорошо.
Во что из этого верить? Когда-то греческие философы открыли законы логики, которые сейчас являются главенствующим методом построения, и что самое страшное – путем развития человеческого мышления. Но, зная две правды, хочется отыскать истину. Например, в начале было слово. Что есть слово? Слово произнесенное есть колебание воздуха. Слово непроизнесенное есть мысль. Слово записанное есть буквы. НО: музыка – это колебание воздуха, это чувство, его причина и следствие, это то, что предшествует форме слова и форме его записи. Мы привыкли понимать Библию так, что слово – всегда слово, то есть языковая форма, забывая о том, что мы, скорее всего, не знакомы с тем языком, на котором было произнесено именно то Слово. В теории литературы считается, что стихи – это особая форма речи. Тогда я возьму на себя смелость сказать, что музыка есть особая форма жизни. Жизни самой по себе? Или жизни нашей души? Или памяти о другой жизни? Здесь больше двух вариантов. Который из многих правильный? Что такое «правильный» и «неправильный»? Где провести грань?
Грань. Вот и произнес я еще одно слово. Точнее записал, придал подобие формы тому странному чувству, которое неуловимо, но постоянно врывается в нас, словно весна, и вскруживает ветром или утихомиривает свежей прохладой, или греет подобно костру, одинокому в ночи вокруг. Резкое слово, изменим немного окончание – граница. Или рубеж, край, Лета. Нет, нужно что-то другое, не разделяющее, не раз делящее. Это просто – например, сон,- человек продолжает быть, но он спит, и … где он? Необходимо что-то объединяющее, открытое, вроде Самайна – ночь, не принадлежащая ни этому, ни другому миру, наступившая в них обоих, время, отошедшее в сторонку, к костру, видному издалека с обоих сторон.
И тем не менее, «we are standing on the edge».
Дождливый день, случившийся прошлым летом. Прохладный полуденный лес грядущего августа. И всё вместе не «сегодня», это то, что мы чувствуем кожей, слышим, видим, и вроде бы знаем. Запах начавшегося с самого утра дождя смешался с ароматом сосновой смолы, и назавтра можно будет собрать неплохой урожай грибов, но пора уезжать. Стоит лишь вспомнить, не важно о чем вспоминать – о прошлом или о будущем. Потому что вот оно – наше разлохмаченное бытие, изодранные края, ткань эта, неудобные слова, но делать нечего, остается только помнить. Или забыть. Или-или. «Like Spinning Plates». «I want you to know, he`s not coming back» («Knives out»).. Томище Йорк – человек, дирижабль и марсианин, открывший некую систему недоступностей, - недостижимостей до тех пор, пока существование системы несомненно. Шаг, смена восьмых долей на триоли, - уже смещен акцент. Системы рассыпалась вместе с нашими представлениями о них, представлениями о нас, представлениями о представлениях. Это страшно? Ричард Бах: «Мы ищем одно, а находим другое. Мы ищем видимое, храня в памяти образ былого совершенства». Так, наверное, точнее будет.
Энтропию можно преодолеть только её же способом существования.
Музыка «Radiohead». Это в первую очередь музыка, хотя тексты кому-то изначально ближе, но здесь формула любви, что-ли. Минор, мажор – моцартовский подход, кто «грустен в веселье» и «весел в тоске». Иногда – два из трех аккордов песни в полутоне друг от друга. Всё это не имеет значения. Всё не имеет значения. Только способность быть честным с самим собой.
«Не подумайте, что я сумасшедший, но тени сильнее нас». Том Йорк. New Musical Express № 13-14 (2003).
Апрель 2003
У нас на Марсе
У нас на Марсе дожди,
И никто не хочет выходить из дома,
Ты гулять? -Меня подожди.
А, впрочем, не надо, - вырвалось слово.
Что же стоишь, иди,
Я задержал? -Мне не хотелось.
У нас на Марсе дожди,
А, впрочем, даже не в этом дело.
Принеси мне блестящий снег,
Принеси живой букет улыбок,
Жаль, их короток век,
Лучше на память сделай мне снимок.
январь 2003